Уроженка Киева немецкая теннисистка Ева Лис (№40 WTA) поделилась мыслями о сложностях принятия поражений и рассказала о своем теннисном детстве
О том, что поражения могут сломать и стереть ощущение собственной ценности
«В какой-то момент своей карьеры я поняла, что я настолько сильно привязывала себя к результатам, что когда я переставала выигрывать, мне буквально становилось темно и грустно внутри. Когда ты выигрываешь — это ощущается как нечто лучшее в мире. Но если ты перестаёшь выигрывать на какое-то время — начинается действительно тёмный период.
Я всегда говорила, что не хочу быть только теннисисткой. Я хочу, чтобы меня знали как Еву. Но когда я проигрывала, я доходила до того, что спрашивала у моих близких: «Ты всё ещё меня любишь? Ты все еще мной гордишься?» Это звучит абсурдно, но это был мой первый импульс к переменам.
Я ловила себя на мысли, что если я проиграю, то люди, которых я люблю, будут меня любить меньше. И это страшно. Потому что после поражения ты сама себя не любишь и автоматически думаешь, что тебя не будут любить и другие. У тебя в мыслях только то, что ты «хуже». Что ты не достойна любви, не достойна поддержки.
В теннисе все построено на победах. Спонсоры, турниры, деньги, соцсети — ты «существуешь» только тогда, когда выигрываешь. А если проигрываешь, ты будто исчезаешь. И это так сильно бьет по самооценке, что иногда хочется убежать от этого всего.
И именно поэтому нужно иметь людей, которые остаются с тобой даже тогда, когда ты не выигрываешь. Это то, что дает тебе безумно много сил. Потому что если этого нет — ты просто проваливаешься в себя».
О семье, теннисном детстве и эмоциональной чувствительности
«Мои родители всегда были теми, кто вытаскивал меня из самых тяжелых моментов. Я очень чувствительный и эмоциональный человек. А ещё я выросла в семье, где отец — мой тренер, и это тоже накладывает свой отпечаток.
Мои родители выросли в Украине, с очень восточноевропейским характером. Отчасти именно эта ментальность помогла мне стать сильной на корте. Но в то же время если бы мой папа тренировал меня полностью «по-восточноевропейски», я бы сломалась. Я бы перестала играть.
У меня и очень чувствительная психика, и чувствительное тело — из-за артрита. Я просто не могу тренироваться 10 часов подряд, потому что тело скажет: «Все, стоп». Поэтому мои родители реально учились подстраиваться под меня. И я невероятно благодарна, что они это делали.
Мы оба с папой козероги. Поэтому на тренировках иногда взрываемся, но это наша динамика. Это нас держит в равновесии. И честно: без них я бы просто сошла с ума в этом теннисном мире».
О школе и «ненормальной» жизни теннисистки-юниора
«В нашей семье школа всегда была на первом месте. Если у меня были плохие оценки — я не тренировалась. Мне говорили: «Сначала обучение». И я благодарна, потому что это дало мне некий план Б — на случай, если тело подведет, если что-то произойдет.
В теннисе твое тело — это твой храм. Если оно не работает, ты не зарабатываешь деньги, не играешь и теряешь спонсоров. Это всегда пугало меня: а что, если завтра я не смогу играть?
Я ходила в обычную школу до 18 лет. Вставала в 6:00, ехала на автобусе, была на уроках, а потом тренировалась. И три раза в неделю тренировалась еще до школы. Моя жизнь была полностью расписана.
Детство теннисистки — это не «нормальное» детство. Ты работаешь с 11 лет. Каждый день. Ездишь на турниры. У тебя нет свободного времени. Ты ребенок, который живет графиком взрослого человека. И это очень сильно изолирует. Ты постоянно среди взрослых. Ты практически не общаешься со сверстниками. В выходные — матчи, в будни — тренировки. Это жизнь, которая начинается очень рано и забирает у тебя «нормальные» этапы взросления».
