Украинский экс-теннисист Сергей Стаховский, который на данный момент проходит службу в ЦСО СБУ “Альфа”, в интервью РБК-Украина рассказал как готовился к нападению россии, как попал в ТрО и затем в своё нынешнее подразделение, а также о обязанностях и задачах на линии фронта.
– Расскажите, как вы готовились к полномасштабной войне.
– Я готовился с 2014 года, как произошла Революция достоинства. А после аннексии Крыма и непосредственно вторжения в Луганскую и Донецкую области я понял, что должен быть готов к такому ходу событий.
К тому времени я еще активно и достаточно успешно выступал на теннисном корте. Так я для себя нашел достаточно простое алиби, что я там условно защищаю Украину, потому что я ей помогаю на медийном “фронте”, финансово, где могу и т. д.
Но так же сам для себя я понимал, что не хочу быть в ситуации, когда мне дают оружие в руки, а я не знаю, что с ним делать. Поэтому в конце 2014 года я начал заниматься изучением оружия и стрелковых навыков.
– Наступает 2022 год. 12 февраля вы присоединились к Голосеевскому ТрО.
– Это была забавная история. Я не верил, что Россия нападет. Хотя сейчас ты понимаешь, что определенный объем информации все-таки был. Моя логика была простой: я надеялся, что российские спецслужбы отследят и увидят, что чем больше украинцев приобщаются, тем выше будет уровень отпора. Да, я понимал, что присоединяюсь к определенной военной структуре, но думал об этом глобально.
Я написал заявление о желании вступить в ТрО. 14 февраля я улетал из Киева и по возвращении планировал закончить с документами, поскольку часть из них была в Будапеште. 28 февраля я должен был прилететь в Киев.
К тому времени командир Голосеевского ТрО полковник Соколов добавил меня в группу.
– Дальше вы пошли в Нацгвардию, а потом прямо в “Альфу”?
– Хуже и гораздо сложнее. Приезжая в Киев утром 28 февраля, я был на связи с командиром ТрО. Но я понимаю, что у него в то время были совсем другие проблемы, чем какой-нибудь Стаховский.
Когда я возвращался в Киев, заехал домой к отцу, который был в то время с моим старшим братом и бабушкой, забрал пистолет, который получил где-то в 2015 году, и поехал к человеку, которого знаю тоже где-то с 2015 года. Мы были достаточно близко знакомы.
Он сказал приехать на базу, я был с другом Сашей Костенко. Нас сразу вооружили, одели, дали направление. В то время Голосеевское ТрО ехало из своей локации на запасную, потому что все понимали, что у врага есть все адреса.
Мы приехали к командиру. 28 февраля в ТрО были очереди из людей, которые хотят записаться, а им на входе говорят: “Ребята, извините, у нас нет места”. Мы собирались в группы по 20 человек, выбирали старшего, с которым должны были связываться.
Когда мы приехали, я набрал полковника. Он, увидев нас полностью экипированными, сказал, что все ясно, дал контракты ТрО. На этом мы разошлись. И в принципе с 28 февраля я выполнял задачи, которые ставили в Центре специальных операций “Альфа”.
Моя задача получилась такая – патрулирование города Киева, медийная составляющая. Я не ожидал, что будет такой ажиотаж, но пытался использовать эту площадку в направлении освещения правильной информации.
– Вы рассматривали для себя вариант не идти на службу, а волонтерить?
– Конечно. В середине апреля мой командир предложил зайти в “Альфу”. Сейчас я горжусь подразделением, в котором служу. Но я представил себя. Да, я умею стрелять, еще что-то делать, но в общем – это если я вам скажу: “Давайте вы будете играть на Большом шлеме завтра”.
Для меня это были несочетаемые вещи на то время. Поэтому я сдал оружие и пошел волонтером. Мы с Элиной Светолиной собирали немалые средства, и я доставлял в подразделения оружие и тому подобное, поэтому, получается, выезжал в зону боевых действий постоянно.
После одной из таких операций, когда мы были очень близки к тому, чтобы не вернуться с задачи, меня это очень тригернуло. То есть когда твое сознание не говорит тебе заканчмвать, а наоборот в обратную сторону, что нужно продолжать, потому что там гибнут люди. Это очень мощно, мотивационно. Я хотел уже официально присоединиться.
Но, к сожалению, в то время ситуация в Центре специальных операций изменилась. Они уже эффективно работали по линии фронта, и присоединиться возможности уже не было.
Я пошел в следующую структуру, которую считал правильной, которой гордился и горжусь, потому что Национальная Гвардия Украины – это структура, зародившаяся в 2014 году. Она была скелетом националистически мотивированных людей, готовых защищать государство голыми руками. И, конечно, импонировала она мне гораздо больше, чем ВСУ.
Затем у руководства Центра специальных операций последовали изменения.
С человеком, который сейчас является начальником ЦСО “Альфа”, мы пересекались по линии столкновения очень часто. И когда он стал начальником, спросил, хочу ли я, готов ли я (присоединиться – ред.)
Я достаточно долго проходил внутреннюю безопасность, потому что прожил за границей долгое время, и это не помогает попасть в ряды СБУ. Но прошло время, я был засчитан и теперь являюсь частью Центра специальных операций.
– Вы сказали, что в НГУ хотели больше, чем в ВСУ. С чем это связано? Я неоднократно слышала такие отрицательные сравнения.
– Я бы не сказал, что это отрицательное сравнение. Мы же выбираем, какую воду купить, хотя она почти идентична. Просто наше какое-то отношение отличается.
Мое отношение к Нацгвардии отличается тем, что с 2014 года я привозил инструкторов непосредственно в гостомельскую бригаду, которые обучали тактике ведения боя и тому подобное. То есть, я уже был инертно затянут в НГУ. Я очень классно общался со спецподразделением “Арес”, которое было в Харькове. Это в принципе скелет “Омеги” сейчас.
Поэтому у меня уже было какое-то отношение к Нацгвардии, я видел, что ее строили уже по стандартам НАТО, чтобы она была более эффективной и надежной.
– Что входит в ваши обязанности сегодня?
– Спектр работы Центра достаточно большой. Если мы не находимся на линии боевого столкновения, несем все те же функции, которые были до полномасштабной войны. То есть, это антитеррор, защита государственности, задержание опасных, скажем так, элементов.
Частично общаюсь с вами (с журналистами – ред.) из-за того, что центр является секретной структурой, все сотрудники залегендованы.
– Что наиболее опасное вы выполняли по линии фронта или на других участках работы?
– Нужно понимать, что по линии фронта любая боевая задача опасна. Если ты на отдаленности одного километра, 500 метров или 10 километров, ты в зоне поражения артиллерии, FPV, в зоне поражения чего угодно. Любая задача может быть последней, предпоследней, с ранением.
Сейчас есть статическая линия, то есть никто на самом деле, скажем так, в тыл врага не выходит. Хотя, конечно, подразделения такие есть, частично они выходят, но уровень заминирования территории и стабильность линии разграничения не позволяет эффективно это делать.
Поэтому самое рисковое, что было, это, конечно, выезд из Авдеевки и в свое время в марте 2023 выезд из Бахмута. Тогда пришлось понервничать, потому что почти 60% выезжавшего даже в темноте транспорта уже были поражены.
– Вы так подчеркнули, что каждая задача может быть последней. Для себя вы это осознаете четко ли это фоновая мысль, скажем так?
– Нет таких мыслей. Ты просто выполняешь определенную работу и не думаешь о том, что сейчас там что-то… Мне повезло, пожалуй, больше, чем многим украинцам, присоединившихся к рядам обороны, потому что я был постепенно выставлен разным уровням угроз.
Если мы говорим о начале, это Киев, патрулирование города. К счастью, у меня не было ситуаций, когда мне пришлось применять стрелковое оружие в Киеве.
Потом ты начинаешь получать задачи – выезд на деоккупированные территории в Киевской области. Мы одни из первых выезжали на Гостомельский аэродром в конце марта. Там, к сожалению, была возможность видеть все, что люди видели на фотографиях, уровень разрушения, убийств и т. д.
Потом ты двигаешься дальше, попадаешь под первый обстрел, в первый стрелковый бой. То есть у меня это все было постепенно, и, возможно, поэтому мне повезло, что я к этому постепенно привык.
Теперь, отдаю ли я себе отчет, что могу погибнуть? Да. Каждый сотрудник Центра, каждый военный отдает себе этот отчет, потому что иначе глупо там быть.
Страшно ли? Иногда да, но в большинстве своем ты выполняешь работу и не думаешь, что что-то может случиться.
